Поэзия яблочного сада и тоска по дому: жизнь и творчество Рохл Корн
В чем уникальность Рохл Корн?
В 1977 году Корн выступила на презентации своего сборника в Монреале с речью, в которой размышляла о природе творчества и о том, как она стала «писательницей еврейского народа».
«Никто не вел меня под хупу на брак с еврейской литературой». Ее путь в поэзию был одиноким, Корн родилась и росла на ферме, в изоляции от еврейской культурной среды — это крайне необычная ситуация для литературной биографии. Однако, по словам поэтессы, ее предназначением было писать стихи.
В ней очень рано проявился яркий самобытный талант, и сегодня Рохл Корн занимает одно из главных мест в модернистской литературе на идише.
При жизни Корн была удостоена многочисленных наград и получила признание у читателей на идише. Сегодня ее поэзия актуальна благодаря темам эмиграции, бездомности, потери и поиска идентичности.
Детство и семья
Рохл Корн (урожденная Херинг) родилась 15 января 1898 года недалеко от деревни Подлиски в Восточной Галиции (в то время часть Австро-Венгерской империи). Ее семья владела большим участком земли. После смерти отца от туберкулеза в 1908 году мать (Хана Херинг) управляла фермой одна и воспитывала троих детей. Будущая поэтесса провела детство в относительной изоляции, обучалась дома с частным преподавателем. Корн читала на польском и немецком, литература на этих языках повлияла на ее творческое становление. Кроме того, она говорила на украинском и идише.
В своих воспоминаниях Корн говорит, что одиночество в детстве стимулировало воображение и помогло ей начать писать стихи. Наблюдение за природой вокруг сильно повлияло на нее, и природные образы и мотивы вошли в ее творчество.
С началом Первой мировой войны семья эвакуировалась в Вену. Корн вернулась в Польшу, в Пшемысль в 1918 году.
Первые стихи
Вначале Корн писала на польском, ее первые публикации появились в польской прессе в 1918 году. Она предпочитала эпический нарратив, и из-за «тяжелого» стиха без рифмы критики думали, что настоящий автор — мужчина.
Примерно в это же время поэтесса вышла замуж за Херша Корна. Он познакомил ее с литературой на идише, научил читать и писать на нем. Хотя польский был родным языком Корн, она перешла на идиш из-за подъема антисемитских настроений и антиеврейской агрессии со стороны поляков.
Первые стихи Корн как на польском, так и на идише не несут в себе ничего специфически еврейского. Она концентрируется на связи человека и земли, природы, не делая различия между евреями и их соседями. Хотя она быстро расширяет жанровый диапазон, и эпическая поэзия почти исчезает из ее зрелого творчества, Корн сохраняет длинные строки, сложную ритмику и синтаксис.
Первая книга — «Деревня»
Титульный лист книги «Dorf», Рохл Корн, 1928 / Yiddish Book Center
В 1928 году, после многих публикаций в прессе и в антологиях поэзии на идише, Корн выпускает первый сборник «Dorf» («Деревня»). В книгу вошли стихи о жизни в деревне, детстве Корн, ее восприятии природы и людей вокруг.
Сборник открывается стихотворением «Kh’gedenk, vi haynt» («Я помню, как сегодня…»). Приемы и образы в этом тексте характерны для всего творчества Корн.
Стихотворение начинается с образа яблочного сада. Для Корн — это символ дома, укорененности, связи с землей. Поэтесса часто использует антропоморфные метафоры: здесь опадающие цветы сравниваются с «бледно-розовыми губами», целующими землю. Время действия — весна, период пробуждения природы. Радостное настроение первых строк, цветущие яблони и играющий между ними ребенок контрастируют с болезнью и приближающейся смертью отца.
Отец посылает за свидетелями: еврейским родственником и «седым гоем». Корн тем самым указывает на доверие между евреями и их соседями.
Только что цвели в саду яблони,
Бледно-розовые губами цветов
Поцеловали медово-тяжелый день
И упали маленькие листочки
Как снег душистый, весенний,
На усталый, холодный лоб моего отца.
А я тогда как раз бегала между деревьями,
Дикая и счастливая от весны и моих одиннадцати лет,
Мой отец отвернул свое лицо —
Только тогда я еще не понимала, что он плакал.
И когда его глаза наполнились вином цветущего дня,
А легкие опустели от выдохнутой крови,
Он отправил позвать двух свидетелей из деревни,
Его шурина и старого седого гоя,
Подготовил писать чернила, бумагу,
Закрылся с ними в отдельной комнате
И никого не впускал, даже маму —
Только я не знала,
Что его худая, молодая рука
Писала завещание.
כ'געדענק, װי הײַנט׃
,עס האָבן גראָד געבליט אין סאָד די עפּלבײמער
מיט ראָזאַ־בלאַסע ליפּעלאַך פֿון בליטן
געקושט דעם האָניגשװערן טאָג
און ס'זענען קלײנע בלעטעלאַך געפֿאַלן
װי שנײ צעשמעקטער, פֿרילינגדיקער
.אױף מײַן פֿאָטערס מידן, קאַלטן שטערן
און אַז כ'בין דעמאָלט גראָד געלאָפֿן צװישן בײמער
װילד און גליקלעך מיט דעם פֿרילינג און מיט מײַנע עלף יאָר
–האָט מײַן טאַטע אָפּגעװענדט דאָס פּנים אָן אַ זײַט
.נאָר כ'האָב נאָך דעמאָלט נישט פֿאַרשטאַנען, אַז ער האָט געװײנט
און אַז זײַנע אױגן זענען פֿול געװאָרן מיטן װײַן פֿון דעם צעבליטן טאָג
,און לײדיק פֿון דעם אױסגעקײַכטן בלוט די לונג
,האָט ער געלאָזט פֿון דאָרף צװײ עדות רופֿן
,זײַן שװאָגער און אַן אַלטן, גראָען גױ
,אָנגעגרײט צום שרײַבן טינט, פּאַפּיר
פֿאַרשלאָסן זיך מיט זײ אין אַ באַזונדער צימער
–און קײנעם נישט אַרײַנגעלאָזט, אַפֿילו נישט די מאַמען
,נאָר דעמאָלט האָב איך נישט געװוּסט
אַז ס'האָט זײַן שלאַנקע, יונגע האַנט
.געשריבן די צװאה
kh’gedenk, vi haynt:
es hobn grod geblit in sod di eplbeymer,
mit roza-blase lipelakh fun blitn
gekusht dem honigshvern tog
un s’zenen kleyne bletelakh gefaln
vi shney tseshmekter, frilingdiker
oyf mayn foters midn, kaltn shtern.
un az kh’bin demolt grod gelofn tsvishn beymer
vild un gliklekh mit dem friling un mit mayne elf yor
hot mayn tate opgevendt dos ponem on a zayt –
nor kh’hob nokh demolt nisht farshtanen, az er hot geveynt.
un az zayne oygn zenen ful gevorn mitn vayn fun dem tseblitn tog
un leydik fun dem oysgekaykhtn blut di lung,
hot er gelozt fun dorf tsvey eydes rufn,
zayn shvoger un an altn, groen goy,
ongegreyt tsum shraybn tint, papir,
farshlosn zikh mit zey in a bazunder tsimer
un keynem nisht arayngelozt, afile nisht di mamen –
nor demolt hob ikh nisht gevust,
az s’hot zayn shlanke, yunge hant
geshribn di tsavoe.
Женские образы в ранней лирике Корн
Стихи о женщинах занимают одно из главных мест в раннем творчестве Корн. В частности, она видит естественное развитие женской сексуальности в беременности и родах. Однако реальность такова, что женщины вынуждены отказываться от материнства, либо материнство превращается в испытание. В стихотворении «Shvester» («Сестра») проституированная женщина вынуждена делать аборт. В «Der elfter lefl» («Одиннадцатая ложка») муж в бедной семье обвиняет жену в рождении очередного ребенка.
Опыт материнства объединяет женщин, стирая религиозные различия. В стихотворении «Di alte Khanke» («Старая Ханка») нееврейка помогает роженицам в деревне. Когда она умирает, в церкви горят свечи по числу детей, которым она помогла родиться, и среди них три свечи, зажженные матерью поэтессы. В тексте смешиваются славянская и ивритская лексика, отражая на лексическом уровне тему единства.
Корн дружила с Кадей Молодовской и вела с ней творческий диалог. Стихотворение «Kheshvn» («Ноябрь») отсылает к первому сборнику Молодовской «Kheshvndike nekht».
Лежат скромные и усталые на осеннем солнце,
Как роженицы в первых родах,
Что улыбаются тихо из-под своей боли
И готовы уже снова стать мамами.
Слетелись вороны на праздник.
Гуляют вымеренными, танцующими шагами,
Ищут черными умными глазами вырытых червей
И трясут головой, как старые мамы,
Когда жуют куски пряника голубыми деснами:
«Ничего, это боль, как белая роса,
И скоро ты переживешь радость, скоро,
Еще до того, как ласточки острыми хвостами
Срежут первую шерсть с весеннего неба».
די פֿרישע, שװאַרצע סקיפּעס ערד
,ליגן הכנעהדיק און מיד אַנטקעגן אָסיענדיקער זון
,װי די געװינערינס אין זײער ערשטער קימפּעט
װאָס שמײכלען שטיל אַפֿער פֿון זײער װײטיק
.און זענען גרײט שױן נאָך אַמאָל צו װערן מאַמעס
.עס זענען זיך צונױפֿגעקומען װראָנעס צו דער שמחה
,שפּאַצירן מיט געצײלטע, טענצלדיקע שריט
זוכן מיט שװאַרצע, קלוגע אױגן אױסגעגראָבענע װערים
און שאָקלען מיט די קעפּ, װי אַלטע מאַמעס
בשעתן קײען שטיקלעך לעקעך מיט די בלאָע יאַסלעס׃
"נשקשה, ס'איז דער װײטיק, װי די װײסע ראָסע
און באַלד װעסטו דערלעבן נחת, באַלד
נאָך אײדער ס'װעלן שװאַלבן מיט די שאַרפּע עקן
."אָפּשערן די ערשטע װאָל פֿון פֿרילינגדיקן הימל
di frishe, shvartse skipes erd
lign hakhnoedik un mid antkegn osyendiker zun,
vi di gevinerins in zeyer ershter kimpet,
vos shmeykhlen shtil afer fun zeyer veytik
un zenen greyt shoyn nokh amol tsu vern mames.
es zenen zikh tsunoyfgekumen vrones tsu der simkhe.
shpatsirn mit getseylte, tentsldike shrit,
zukhn mit shvartse, kluge oygn oysgegrobene verim
un shoklen mit di kep, vi alte mames
beshasn keyen shtiklekh lekekh mit bloe yasles:
“nishkoshe, s’iz der veytik, vi di vayse rose
un bald vestu derlebn nakhes, bald
nokh eyder s’veln shvalbn mit di sharpe ekn
opshern di ershte vol fun frilingdikn himl”.
1930-е годы
В 1935 году Рохл Корн выпускает сборник рассказов «Erd» («Земля») и двумя годами позже — сборник стихов «Royter mon» («Красный мак»). В этих публикациях она продолжает темы, начатые в 1920-х: драматический конфликт между идеализированной жизнью в деревне и жизнью в городе, в которой разрушается естественная связь человека с природой, сложная природная образность, эмоциональная любовная лирика. Глубокое понимание деревенской жизни и явлений природы отличали Корн от других еврейских писателей и поэтов и принесли ей высокие оценки критиков.
Корн придерживалась левых политических взглядов, участвовала в демонстрациях. В поэзии это выразилось в интересе к социальной тематике и сочувствии уязвимым группам населения. В 1936 году она была ненадолго арестована.
Когда началась Вторая мировая война, Пшемысль стал советской территорией, и Корн с семьей получила советское гражданство. Еврейские писатели СССР пригласили ее приехать в Киев. После визита она глубоко разочаровалась в коммунизме.
Война, эвакуация, эмиграция
Общественное достояние
В июне 1941 года Корн оказалась во Львове, где она навещала дочь Ирену (род. 1922). Когда начались бомбардировки города, они выехали в Киев. Семья Корн осталась на польской стороне. С 1941 по 1943 гг. муж и все родственники погибли.
Корн с дочерью отправились в эвакуацию в Уфу и оттуда в Узбекистан. В 1942 году Корн отказалась работать в газете «Di frayhayt», так как не хотела сотрудничать с советской прессой. В 1943-м она поехала в Москву, где ей предоставили жилье и хорошее содержание, но неприязнь к советскому режиму сохранилась. Корн торопилась как можно быстрее покинуть СССР, и в 1945 году выехала в Лодзь.
В 1946-м Корн пригласили в Стокгольм, где она с дочерью и зятем оставалась до 1948 года. Писательница Эйда Мазе помогла им получить визу для переезда в Канаду, и Корн переехала в Монреаль, где оставалась до конца жизни.
«Дом и бездомность»
/ Yiddish Book Center
В 1948 году вышел сборник стихов «Heym un heymlozikayt» («Дом и бездомность»), в который вошла уже опубликованная ранняя лирика Корн о доме и деревне и стихи, написанные во время войны и после.
Сборник открывается эссе «Dos bukh iz gevidmet ale mayne toyte» («Эта книга посвящена всем моим мертвым»). В нем Корн пишет о смерти матери и мужа и задается вопросом, почему осталась жива. Ответ: для того, чтобы сохранить память об убитых, их имена. Эта тема — сохранение памяти — станет одним из лейтмотивов ее позднего творчества.
Другая тема эссе и всего сборника — размышления о потерянном доме. Разрыв с родной землей Корн переживала тяжело и не преодолела травмы бездомности и эмиграции до конца жизни. Яблочный сад из ранней лирики становится образом утраченного прошлого.
Бездомные больше не плачут —
Только когда встретятся во сне стены с крышей,
Приходит в гости и слеза.
Чтобы уметь найти путь к богу,
Нужно чтобы было куда идти –
А кто же может молитву бездомного хода
Объять и понять?
И бездомное слово ищет край губы
Из-под самой глубокой тайны —
Когда оно поднимается в стих, в тишайшей минуте,
Оно еще более одиноко, чем бог.
Я иду за каждым словом, за каждым бездомным,
Так же бездомно и тихо, как он –
И нас в пути сопровождает ночь без снов
И последняя слеза моей мамы.
,מען זאָל קענען װײנען, מוז מען האָבן אַ שטוב
–הײמלאָזע װײנען נישט מער
,נאָר, װען ס'טרעפֿן זיך װענט מיט אַ דאַך אינעם חלום
.קומט אױך צו גאַסט די טרער
,מען זאָל קענען געפֿינען דעם װעג צו גאָט
– מוז מען האָבן װ אַ נ ע ן צו גײן
און װער קען דען די תּפֿילה פֿון אַ הײמלאָזן גאַנג
?באַנעמען און פֿאַרשטײן
און דאָס הײמלאָזע װאָרט זוכט דעם ברעג פֿון אַ ליפּ
–אַפֿיר פֿון טיפֿסטן סוד
װען ס'גײט אױף אין אַ ליד, אין דער שטילסטער מינוט
.איז עס אײנזאַמער נאָך פֿון גאָט
גײ איך נאָך יעדן װאָרט, יעדן הײמלאָזן מענטש
–אַזױ הײמלאָז און שטיל, װי ער
און ס'באַגלײט אונדז אין װעג די טרױמלאָזע נאַכט
.און מײַן מאַמעס לעצטע טרעט
men zol kenen veynen, muz men hobn a shtub,
heymloze veynen nisht mer –
nor, ven s’trefn zikh vent mit a dakh inem kholem,
kumt oykh tsu gast di trer.
men zol kenen gefinen dem veg tsu got,
muz men hobn v a n e n tsu geyn –
un ver ken den di tfile fun a heymlozn gang
banemen un farshteyn?
un dos heymloze vort zukht dem breg fun a lip
afir fun tifstn sod –
ven s’geyt uf in a lid, in der shtilster minut
iz es eynzamer nokh fun got.
gey ikh nokh yedn vort, yedn heymlozn mentsh
azoy heymloz un shtil, vi er –
un s’bagleyt undz in veg di troymloze nakht
un mayn mames letste trer.
Десятилетия после войны. «На той стороне стиха»
В 1950-е Корн не публиковала новых книг кроме одного сборника рассказов. В ее позднем творчестве произошел заметный сдвиг в сторону символизма и заинтересованности словом, которое приобретает мистическое значение. Слова и тексты заменяют поэтессе потерянный дом. В 1962 году выходит ее сборник «Oyf yener zayt lid» («На той стороне стиха»), посвященный матери поэтессы. Его открывает одноименное стихотворение. Стих для Корн — это способ преодолеть время и реальность, путь в сказочный мир, где смешиваются воспоминания и воображаемые события.
А в саду — дом с соломенной крышей.
Три сосны стоят и отмалчиваются,
Три стража на вечном посту…
На той стороне стиха есть птица,
Коричнево-желтая птичка с красной грудью,
Она прилетает туда каждую зиму снова
И висит, как бутон, на голом кусте.
На той стороне стиха есть тропинка,
Такая узкая и острая, как тончайший разрез,
И кто-то, кто заблудился во времени,
Ходит там тихими и босыми шагами.
На той стороне стиха могут случиться чудеса,
Еще сегодня, в день облачный и серый,
Когда он вдувает в оконное стекло
Горячечную тоску раненого часа.
На той стороне стиха может выйти моя мама,
И встать на пороге, задумавшись на минуту,
И позвать меня домой, как когда-то, как когда-то:
Довольно уже играть. Ты не видишь? Ночь.
,פֿון יענער זײַט ליד איז אַ סאָד פֿאַראַן
.און אין סאָד אַ הויז מיט אַ שטרויענעם דאַך
,עס שטייען דרײַ סאָסנעס און שווײַגן זיך אויס
…דרײַ שומרים אויף שטענדיקער וואַך
,פֿון יענער זײַט ליד איז אַ פֿויגל פֿאַראַן
,אַ פֿויגל ברוין־געל מיט אַ רויטלעכן ברוסט
ער קומט דאָרט צו־פֿליען יעדן ווינטער אויפֿסנײַ
.און הענגט ווי אַ קנאָספּ אויף דעם נאַקעטן קוסט
,פֿון יענער זײַט ליד איז אַ סטעזשקע פֿאַראַן
,אַזוי שמאָל און שאַרף, ווי דער דין־דינסטער שניט
,און עמעץ, וואָס האָט זיך פֿאַרבלאָנזשעט אין צײַט
.גייט דאָרט אום מיט שטילע און באָרוועסע טריט
,פֿון יענער זײַט ליד קענען וווּנדער געשען
,נאָך הײַנט, אין אַ טאָג, וואָס איז כמאַרנע און גראָ
,ווען ער דוֹפֿקט אַרײַן אין דעם גלאָז פֿון דער שויב
.די צעפֿיבערטע בענקשאַפֿט פֿון אַ וווּנדיקער שעה
,פֿון יענער זײַט ליד קען מײַן מאַמע אַרויס
און שטיין אויף דער שוועל אַ ווײַלע פֿאַרטראכט
און מיך רופֿן אַהיים, ווי אַמאָל, ווי אַמאָל׃
.גענוג זיך געשפּילט שוין. דו זעסט נישט? ס’איז נאַכט
fun yener zayt lid iz a sod faran,
un in sod a hoyz mit a shtroyenem dakh.
es shteyen dray sosnes un shvaygn zikh oys,
dray shomrem oyf shtendiker vakh…
fun yener zayt lid iz a foygl faran,
a foygl broyn-gel mit roytlekhn brust,
er kumt dort tsu-flien yedn vinter oyfsnay
un hengt vi knosp oyf dem naketn kust.
fun yener zayt lid iz a stezhke faran,
azoy shmol un sharf, vi der din-dinster shnit,
un emets, vos hot zikh farblondzhet in tsayt,
geyt dort um mit shtile un borvese trit.
fun yener zayt lid kenen vunder geshen,
nokh haynt, in a tog, vos iz khmarne un gro,
ven er dufkt arayn in dem gloz fun der shoyb,
di tsefiberte benkshaft fun a vundiker sho.
fun yener zayt lid ken mayn mame aroys,
un shteyn oyf der shvel a vayle fartrakht
un mikh rufn aheym, vi amol, vi amol:
genug zikh geshpilt shoyn. du zest nisht? s’iz nakht.
Главные темы сборника: прошлое (особенно образ матери) и попытки его вернуть, творческий процесс, болезнь и умирание. Здоровье поэтессы ухудшилось, она страдала от коронарной недостаточности. Опыт долгого пребывания в больнице стал материалом для нескольких стихов.
Корн пишет длинные, многостраничные стихи, смешивая свой ранний эпический стиль с медитативной лиричностью.
Последние годы жизни
Несмотря на болезнь, последние пятнадцать лет Корн продолжала активно работать, выпустила три книги. В 1974 году она получила награду им. Ицика Мангера, самую престижную премию в литературе на идише на тот момент.
В последнем сборнике «Farbitene vor» («Измененная реальность», 1977) Корн переходит к еще более символистскому методу. Одноименный цикл, открывающий книгу, — размышления о новом мире и поиске пути «на другую сторону» времени.
Пространства,
Времени,
Как будто все было
Заранее подготовлено
К изменившейся реальности,
В отчужденном мире,
Который меня между вчера и сегодня
Поставил, как мехицу*.
И люди, и вещи,
Которые больше никому не нужны,
Стоят пристыженные,
Лишние
Рядом со мной
И ждут,
Что мое слово их проведет
К границе
Другой стороны времени.
*мехица – деление, ограда, граница; барьер в синагоге между мужской и женской частью.
עס בײַט זיך דער אױסמעסט
,פֿון שטח
,פֿון צײַט
װי אַלץ װאָלט געװען
פֿון פֿאָרױס פֿאָרגעברײט
,פֿאַר דער פֿאַרביטענער װאָר
,אין אַן אָפּגעפֿרעמדטער װעלט
װאָס האָט מיך צװישן נעכטן און הײַנט
.װי אַ מחיצה געשטעלט
,און מענטשן און זאַכן
,װאָס קײנער דאַרף נישט מער
,שטײען פֿאַרשעמטע
איבעריקע
בײַ מײַן זײַט
און װאַרטן
ס'זאָל זײ געבן מײַן װאָרט דאָס געלײט
צו דער גרענעץ
.פֿון יענער זײַט צײַט
es bayt zikh der oysmest
fun shetakh,
fun tsayt,
vi alts volt geven
fun foroys forgebreyt
far der farbitener vor,
in an opgefremdter velt,
vos hot mikh tsvishn nekhtn un haynt
vi a mekhitse geshtelt.
un mentshn un zakhn,
vos keyner darf nisht mer,
shteyen farshemte,
iberike
bay mayn zayt
un vartn
s’zol zey gebn mayn vort dos geleyt
tsu der grenets
fun yener zayt tsayt.
Корн продолжает использовать приемы, характерные и для ранней лирики, например, антропоморфные метафоры. Часто возникает тема границы, с которой поэтесса сравнивает саму себя. В этом ее ощущение бесприютности: она не принадлежит ни старому, ни новому миру. Продолжается тема больниц как пограничного пространства между жизнью и смертью. Природа, которая присутствовала в лирике Корн всегда, представлена образами первобытного мира, библейскими пейзажами.
Сборник завершает творчество Корн, последние стихи посвящены предчувствию смерти и готовности совершить последний переход.
Поэтесса скончалась в 1982 году в Монреале.
